На одной из узких улиц города Каханамоку у нее была небольшая лавочка, где продавались бакалейные товары, которые могли долго лежать. Жили они с Кеа над лавочкой. В первый день Сак сообщила Кеа правила, которые он должен выполнять: быть хорошим мальчиком, то есть помогать в лавке, когда в этом возникнет нужда, и не доставлять никаких хлопот. Она сказала, что слишком стара и не в состоянии воспитывать хулигана. Она сказала, что сама не знает, какое его ждет наказание, если он будет себя плохо вести. И еще – Кеа должен учиться. Потому что это единственная дорога, по которой можно выбраться из трущоб. Ей все равно, кем он станет, лишь бы не застрял на всю жизнь в Каханамоку.

Кеа серьезно кивал. Он знал, что она права. Океан уже отнял у него семью. Он чувствовал, что эта чудовищная водная стихия собирается покончить и с ним.

Кеа был воспитанным, послушным мальчиком и не доставлял хлопот Леонг Сак – разве что, когда дело дошло до шкалы. Примерно через две недели после начала занятий в местной средней школе он сказал ей, что не узнает там ничего нового. Леонг Сак скептически отнеслась к его словам. Мальчик доказал свою правоту, пересказав наизусть несколько глав из книги, которую его товарищи должны были изучить в течение следующей четверги.

Интересно, кого же можно нанять в качестве учителя, думала Леонг Сак. Кеа вскоре обнаружил подходящего кандидата.

Через три улицы от них находился переулок Святых Людей. Крошечные витрины и лавочки, и в каждой – шаман или священник, ищущий новых послушников. Кеа ворвался в дом, торопясь сообщить Леонг Сак о своем открытии. Храм Всеобщего Знания. Чуть больше остальных лачуг – с множеством микрофиш и книг. Там даже был старенький компьютер, который имел выход на университетскую библиотеку.

Леонг Сак обещала мальчику сходить в этот храм. И сдержала слово. Внутри пахло пылью и еще чем-то неприятным, так же как и от "священника" – лысеющего, подобострастного человека, который сказал, что его зовут Томпкинс. Да, они его правильно поняли. Никто не может знать слишком много. Только когда человек узнает все, он достигнет абсолюта; нужно учиться всю жизнь и, если повезет, в течение всех будущих жизней тоже. Вот тогда-то и наступит переход. Он послушал, как Кеа читал вслух. Затем задал ему несколько вопросов – они озадачили бы выпускника средней школы... Томпкинс сиял. Да, он с удовольствием возьмет Кеа в ученики. Нужно платить... и он назвал удивительно низкую сумму. Леонг Сак увидела, как Томпкинс смотрит на мальчика, и попросила Кеа выйти из комнаты. Она сказала, что мальчика не следует приобщать к религии. Если Кеа сам захочет стать верующим... что ж, так тому и быть.

Тут нет никакой проблемы, постарался успокоить ее маленький человечек.

– И еще одно, – проговорила старая женщина.

Томпкинс вскрикнул, когда в сморщенной руке Леонг Сак сверкнула сталь и лезвие маленького изящного кинжала с перламутровой рукояткой коснулось его груди.

– Ты не посмеешь коснуться ребенка, – сказала она почти шепотом. – Даже думать об этом не станешь. Потому что иначе... горько пожалеешь, что твой друг, смерть, долго не может тебя отыскать.

Томпкинс содрогнулся. Кинжал исчез.

Была ли Леонг Сак права или нет, но маленький человечек всегда оставался прекрасным и корректным учителем для Кеа. Вероятно, если даже Томпкинс и имел какие-то дурные намерения относительно мальчика, они исчезли, когда он увидел, с какой легкостью ребенок впитывает все, что учитель ему рассказывает. Особенно силен Кеа был в математике. В инженерном деле. Физике. Однако его интерес всегда оставался практическим. Абстрактные теории его мало привлекали. Когда Кеа исполнилось двенадцать, Томпкинс спросил, почему он гораздо меньше интересуется – хотя и невероятно много читает – социальными науками.

Кеа серьезно посмотрел на Томпкинса, словно сомневался, стоит ли ему доверять.

– Точные науки – вот что поможет мне выбраться отсюда, мистер. Отсюда... и туда. – Он показал вверх.

Томпкинсу потребовалось несколько мгновений, чтобы сообразить: мальчик имел в виду звезды.

Ричардс учился и другим вещам: быстро, без колебаний принимать решения, уметь распознать фальшивую монету и избавиться от нее, не привлекая к своей особе излишнего внимания, говорить на четырех и понимать еще три других из более чем двенадцати языков, на которых говорили в его округе. Он вырос высоким, сильным и красивым юношей. Улыбка и голубые глаза помогли ему найти новых учителей, которые обучили Кеа иным наукам. Некоторые были хихикающими девчонками его возраста, другие – немного постарше. А кое у кого даже были мужья. Он приобрел привычку сначала заглядывать за занавески в спальне, а уж потом снимать штаны; овладел искусством выпрыгивания с балкона второго этажа – не ломая себе при этом рук и ног.

Кеа научился, куда нужно бить противника, чтобы нанести ему наибольший урон, не поранившись самому. И что еще полезнее, когда бить, а когда этого делать не следует. Иногда одних кулаков не хватало. Требовалось некое преимущество. И этому он тоже научился быстро. В учителях недостатка не было. В городе Каханамоку полиция всегда разгуливала большими отрядами, а над головами у них – на всякий случай – постоянно дежурили гравитолеты.

Когда Кеа исполнилось четырнадцать, Томпкинс приготовил для него целую серию тестов. Юноша уверенно справился со всеми. Томпкинс не стал говорить Кеа, что это были за тесты, но Леонг Сак он рассказал, что мальчик выдержал стандартные вступительные экзамены в Космическую академию, расположенную на материке.

– Стоит ли ему туда отправляться? – поинтересовалась Леонг Сак.

Томпкинс покачал головой.

Даже если Кеа хотел отправиться в космос, такой путь не для него. Академия сделает из Ричардса военного, а Томпкинс считал, что Кеа способен на большее. Томпкинс не стал вдаваться в подробности.

Космический корабль был совсем крошечным – во всяком случае, по сравнению с тем, что Кеа видел на картинках с космическими лайнерами или планетолетами, похожими на разбросанные по воде за далеким барьером апельсины. На корабле не было никакой надписи, по которой можно было бы определить его назначение. Но Кеа знал, что "Дискавери" – космический корабль, один из пяти настоящих космических кораблей, остававшихся на Земле. Два других разобрали на металлолом; остальные крутились на орбите вокруг Марса.

Стар-драйв корабля был совсем простым, рассчитанным на дурака. Мигнешь – Альфа Центавра. Скажешь слово – Луитен 726-Б. Целое предложение – Эпсилон Инди. Выпьешь полчашечки кофе – созвездие Арктура. Главная проблема – топливо для такого двигателя. Корабль уже совершил два путешествия, и маловероятно, что ему суждено когда-нибудь отправиться в третье. Чтобы изготовить топливо для одного полета – уникальную синтетическую смесь, – требовались целых пять лет, мощный научный институт и ресурсы целой державы. Но даже и в этом случае удавалось синтезировать горючее, которое позволяло двигателю работать только на половину мощности. Корабль опередил свое время, как танк Леонардо или аэроплан Лилиенталя.

Словно загипнотизированный, Кеа смотрел на стройные контуры корабля, размышляя о том, псе он уже успел побывать и куда бы еще мог отправиться. Только когда спустились сумерки, Кеа ушел домой. Но он снова и снова приходил сюда.

Когда Кеа исполнилось шестнадцать, Томпкинс умер. После похорон юноша и Леонг Сак посмотрели друг на друга.

– Мы должны выяснить, – твердо сказала она, – была ли у него семья, и попытаться связаться с ней.

Они тщательно обыскали разваливающийся дом и обнаружили документы, по которым можно было проследить историю жизни неудачника. Им так и не удалось найти ни одного человека, с которым бы Томпкинс дружил или которого любил – на Земле или на других планетах. Однако они отыскали маленький древний сейф. Леонг Сак долго сомневалась и все-таки потом сказала Кеа, что, вероятно, им следует открыть его. Может, он знает того, кто сумеет справиться с этой задачей.